Andrew, 52 - 7 июня 2012 08:03

(Люди будущего. Джером К. Джером о русских. Окончание.)
Русский мужик, поднявшись, окажется более ужасным, более безжалостным,чем люди 1790 года. Он менее культурен и более дик. Во время своей работы эти русские невольники поют унылую, грустную песню. Они поют ее хором на набережных, обремененные грузом, на фабриках, в бесконечных степях, пожиная хлеб, который, может быть, им не придется есть. В этой песне поется о полной довольства жизни их господ, о пиршествах и развлечениях, о смехе детей и о поцелуях влюбленных.
Но припев после каждой строфы один и тот же. Если вы попросите первого попавшегося русского перевести вам его, то он пожмет плечами.
- Да это просто значит, - скажет он, - что их время также наступит когда-нибудь. …
Один шотландец, с которым мне пришлось встречаться в России, рассказал мне следующую любопытную, характерную историю. Приехав в Петербург в качестве управляющего одной большой фабрики, во главе которой стояли шотландские предприниматели, он во время первого же недельного расчета рабочих допустил, без малейшего желания со своей стороны, ошибку. Благодаря недостаточно еще хорошему знакомству с русскими деньгами он обсчитал каждого рабочего на рубль. Однако ему удалось открыть и исправить свой промах до следующей субботы. Рабочие отнеслись к его объяснениям с полным спокойствием и без каких бы то ни было возражений. Это удивило его.
- Но вам же было известно, что я не додал вам, - обратился он к одному из них. - Почему же вы не сказали мне об этом?
- О, - ответил тот, - мы думали, что вы положили эти деньги в свой карман. Пожаловаться же значило бы лишиться заработка, так как всякий бы, конечно, поверил больше вам, чем нам. …
(Андрей - И такие настроения существовали, несмотря на то, что царское правительство не устранялось от роли арбитра в трудовых спорах и нередко занимало в них сторону рабочих. О чем говорить, если в то время профсоюзы насаждались сверху, поскольку правительство видело в них противоядие от революции. И тем не менее политика правительства не была достаточно последовательной для того, чтобы предотвратить социальный взрыв.)
Мне кажется, что русские превзойдут нас. Их энергия, смышленость, когда они прорываются наружу, изумительны.
Я знал одного русского, изучившего китайский язык в шесть месяцев. Английский! Да что говорить о нем, они выучивают его во время разговора с вами. Дети играют в шахматы и на скрипке, ради своего удовольствия. В общем, мир будет доволен Россией, когда она приведет себя в порядок.»
В последнем Джером заблуждалсся — мир вполне доволен Россией, когда она находится в хаосе и упадке, играет роль сырьевого придатка, будучи управляема бесстыжим ворьем. Той же Англии со времен Ивана Грозного было совершенно наплевать на порядки внутри России, пока она служила сырьевым придатком, а тем паче следовала в фарватере ее политики, послушно таская для нее каштаны из огня. Приступы русофобии в английских газетах всякий раз совпадали с конфликтом интересов элит Британии и России, и в ряде случаев прямо режиссировались британскими спецслужбами. Любой период порядка в России, попытки преодоления ею невежества и социальной несправедливости, вызывает в мире страх, и совершенно не важно, кто эти попытки совершает — цари, коммунисты, демократы или националисты. Ибо в своей ментальности мировая элита ничуть не изменилась со времен Джерома - «выживает сильнейший», а порядок и благополучие в России, служение ее элиты обществу, национально-государственным интересам, делают из нас лишнего конкурента. Словами современника Джерома — Киплинга: «Весло ли галеры средь мрака и льдин иль винт рассекает волну. У волн и у времени голос един — горе слабейшему, горе!» Русофобия как та медаль — имеет две стороны. С одной стороны, русских готовы назвать варварами и приписать им все смертные грехи. Однако, есть и вторая сторона медали — нас бы не боялись, если бы не чувствовали кожей - «эти могут нас превзойти». Джером лишь озвучил мысль, которую в русофобской среде озвучивать не принято.